Территория: журнал исторических исследований

Научное изучение Кавказа, продолжающееся около трех сотен лет, переживало немало взлетов и падений, менялись эпохи, а вместе с ними и исследовательские приоритеты. Для военного кавказоведа начала XVIII в. Иоганна-Густава Гербера главным было методично провести «описание стран и народов между Астраханью и рекою Курой находящихся». А академические экспедиции екатерининской эпохи были призваны существенно расширить знания об этом крае.

Включение в состав Российской империи, происходившее на протяжении первой половины XIX в., продолжило эту традицию: земля «нарезалась» на те или иные губернии, изменялись административно-территориальные границы и их названия. При этом о людях, которые жили здесь, вспоминали нечасто. Александр Бестужев-Марлинский писал: «Что сказать вам о племенах Кавказа? О них так много вздоров говорили путешественники и так мало знают их соседи – русские».

Нет, конечно, на протяжении всего XIX в. Кавказ изучался: стоит лишь взглянуть на перечень тех военных, которые занимались составлением топографических описаний, – это Иван Норденстам и Виктор Мочульский, Иван Бларамберг и Александр Менде, а также многие другие.

А эпоха инкорпорации региона, начавшаяся с завершением Кавказской войны, принесла, с одной стороны, попытки создания масштабных историй завоевания региона, а с другой – многотомные документальные публикации, эвристический потенциал которых не исчерпан по сей день.

Советское кавказоведение развивалось крайне неоднородно: если первые советские ученые пытались смотреть на регион извне, то уже в послевоенные годы были подготовлены местные научные кадры, которые в зависимости от степени своего образования и понимания тех или иных исторических процессов пытались вписать историю национальных административно-территориальных единиц в общесоветский контекст, часто подгоняя материал под жесткие социологические схемы, разыскивая рабство и феодализм, эксплуататоров и эксплуатируемых. На протяжении длительного времени в отечественной историографии господствовал подход, согласно которому Кавказ был исключительно ареной геополитических игр России, Персии и Османской империи. Поэтому этот регион рассматривался лишь как территория, которая должна кому-то принадлежать, не будучи наделенной субъектностью.

Казалось, все изменилось с развалом Советского Союза: произошла «архивная революция», давшая доступ к большому массиву не вводившихся прежде в научный оборот источников; стало возможным изучать многие темы, бывшие под гласным или негласным запретом; почти во всех вузах и научно-исследовательских институтах Северного Кавказа открылись аспирантуры и диссертационные советы. Все это по идее должно было дать качественный скачок для развития отечественного кавказоведения. Но никакого прорыва не случилось: историки не посчитали нужным воспользоваться небывалыми преференциями, полученными в результате «архивной революции», а предпочли заниматься в лучшем случае «реинтерпретацией» давно известных документов, а в худшем – простым плагиатом.  Отечественное кавказоведение, кажется, застыло во времени и пространстве. Главной его темой была и остается Кавказская война.

Я надеюсь, что этот номер журнала хотя бы отчасти сможет показать, что в кавказоведении все еще теплится что-то живое, выходящее за устоявшиеся рамки, а историки не только «реинтерпретируют» чужие мысли, но и пытаются генерировать новое знание.

Но вступительные замечания оказались достаточно обширными, поэтому, подобно булгаковскому персонажу, мне остается лишь воскликнуть: «За мной, читатель!».

Сергей Манышев